Бергенский заяц

Некая минчанка, с отвращением отодвинув плоды поэтического фестиваля «Порядок слов» — тощие книги Минкина, Календы, Хадановича — сказала, что вот когда она издаст книгу стихов, это будет настоящий, внушительный, толстый том с золотой обложкой и матерчатой закладкой. Имена современных белорусских авторов были ей незнакомы и даже вызывали подозрения — что за самозванцы? А вы знаете этих авторов?

Хотя в литкругу и даже в книгопечатной индустрии сохраняется иллюзия интенсивной творческой работы современников, а на литературных фестивалях поэты и выступают, и притворяются публикой, кругозор обывателя охватывает Пушкина, Ахматову, Есенина и в лучшем случае два стихотворения Бродского. Почему это происходит и где, например, место для Парщикова, Искренко и Бунимовича — отдельная тема. Хороший текст в силу своего качества теперь не имеет никаких шансов на широкую аудиторию. Большинство не видит разницы, беспомощности графоманов, отсутствия новизны, какого-либо революционного метода, личности автора. Между тем именно личность поэта и есть поэзия.

Издать книгу не трудно, написать историю может и машина, а прожить жизнь так, чтобы воспоминания о ней превратились во вневременной текст, относящийся к каждому… В книге Соломона Волкова «Диалоги с Иосифом Бродским» мы встречаем интересный пример того, что такое поэзия. Артист балета Годунов, более известный как придворный музыкант принцессы Мелисенты из кинофильма «31 июня», находясь на гастролях, попросил политического убежища в США. В этой стране была огромная русскоязычная диаспора, в том числе и балетная. И тем не менее рядом с Годуновым оказался Бродский, который сначала полагал, что просто отдает ключи от своего жилища приятелю:

Он, несколько неожиданно: «А не мог бы ты эти ключи привезти ко мне сам?» Я стал догадываться, что происходит нечто менее регулярное, чем нормальные левые заходы ангажированного человека. И когда на вопрос мой: «Когда тебе нужны ключи?» тот ответил: «Сейчас!» — тут я окончательно сообразил, что произошла какая-то лажа с балетом.

А потом он сделал то, что проходит по ведомости «на моем месте так поступил бы каждый» — с той разницей, что больше никто так не поступил. Бродский становится обычным переводчиком, добровольным помощником человека «без языка». Надо квартиру — вот квартира, надо перевести — я переведу.

Вдруг опять телефон: «Иосиф, не мог бы ты отвезти Сашу в Коннектикут?» Ну что делать? Главное — он, что называется, без языка. Читать далее →