Первоначальный текст этой записи я заменила на текст статьи, написанной для Радио Свобода.
В барселонском центре современного искусства La Virreina проходит ретроспектива Паулы Рего Lèxic familiar. За 82 года своей жизни лондонка португальского происхождения успела стать первым художником-резидентом Национальной галереи, прославиться на весь мир, поруководить созданием собственного музея на родине, собрать коллекцию почетных званий и оказать честь королеве Елизавете, став дамой-командором Британской империи.
Говоря о Рего, искусствоведы упоминают других персонажей – это Дэвид Хокни, Леон Коссофф, Фрэнк Ауэрбах, Майкл Эндрюс, Люсьен Фрейд, Фрэнсис Бэкон, Франсиско Гойя, Уильям Хогард, Хосе Гутьеррес Солана, Оноре Домье, Бальтюс, Беатрис Поттер… С этим пантеоном всего две проблемы. Первая – он больше говорит о кругозоре искусствоведов, чем о имевшем место художественном противостоянии и диалоге. Вторая – почти все имена мужские.
Изучение женских биографий через отношения с мужчинами – патриархальный подход, исключающий даже вероятность того, что существуют значительные вещи вне мира мужчин. На самом деле, очень сложно найти сюжеты, в которых женщины говорят между собой или размышляют о чем-то, кроме мужчин. Подобная точка зрения не интересна. Она также не создает объективного представления о культурном и социальном пространстве и ресурсах угнетенных.
Давайте напишем свой список. Все женщины, повлиявшие на творчество Рего, не известны публике по именам. Религиозная мать, бабушка, горничная, рассказывающие страшные истории. Беженки, беременные, умоляющие дать денег на криминальный аборт. Пусть места в ряду влиятельных лиц займут невидимые подруги-художницы, которых у Паулы просто не было, которые отказались от самореализации. Совсем недавно считалось, что уделом “ни на что не способной” женщины является поддержка “настоящего” художника, мужчины. Кухня, прачечная, постель.
Девушка с плодом
Вы скажете, что все дело в методе, художественном языке, мастерстве, технике и что не бабушка учила Паулу резать пластины для литографии. Вопрос в том, что считать методом и языком, художественным пространством и объективной историей искусства. Опыт личного выживания в абьюзе, брошенной беременной женщины, жизнь с насильником, рождение и воспитание троих детей, освобождение от традиционной ролевой модели – не было ли для формирования художественного голоса Паулы Рего именно это важнее безуспешных попыток конкурировать с группой привилегированных мачо?
Пока вы обдумываете ответ, Паула выбрасывает масляные краски. Она не настоящая? Прекрасно. Тогда она будет специально нарушать законы “настоящих художников”, откажется быть продаваемым ремесленником и транслировать штампы. Он понимает, что “искусство отвратительно и его следует избегать”. Что нужно уединиться в мастерской, которая больше похожа на магазинчик ужасов и пятизвездочный отель для мышей.
Из серии с пьяными женщинами и заброшенными детьми
Цель достигнута: рисунки, литографии, манекены никто не покупает и не выставляет. Так проходит первая половина жизни. Наступает переломное время, проходит крупная выставка. Рего освобождается от тени своего знаменитого мужа и от заботы о нем. Он болен, стар, он умирает и уносит с собой в могилу скучную манеру живописи и напряжение семейных драм. Как его звали? Я что-то не могу припомнить его имени. Из жены художника, из опорного материала, Паула превращается в главную фигуру пьесы, в известнейшего португальского и британского мастера. Она использует свою популярность и говорит о женском бесправии, создает свободные от мачизма пространства, новые системы взаимоотношений и представления о социальных ролях. Она становится примером для женщин-художниц.
Дилетанты слишком серьезно подходят к творчеству. Гении создают шедевры из окружающего жизненного мусора. Рего цитирует и усиливает стандартные художественные приемы. Ее излюбленные жесты – ирония, кукольный театр, “прекрасный гротеск”, антропозооморфизм.
Нет языка? Художница рассыпает типографские католические кассы и создает новые слова. В ход идет всё: враждебность отца к церкви и диктатуре Салазара, детские унижения, новостные сводки, последние решения правительства, старые газеты, кружева, окровавленные простыни. Сплетается огромная веревка-плацента, при помощи которой картонные персонажи будут погружаться в котлы с животными страстями, абьюзерскими слезами, детской кровью. Это поводок для женщин-собак, которые бродят по кругам идентичности, подрывая принципы иерархии.
Часто современная живопись неотличима от фотографии, гиперреалистична. Гигантские статичные портреты привлекают наше внимание лишь на мгновение, это живопись ни о чем. Лица людей без прошлого и будущего не заставляют нас думать. Картины Рего ближе к анонимной религиозной средневековой живописи, иллюстрирующей жития святых. Захватывающие истории персонажей, в существование которых ты веришь и не веришь одновременно, разворачиваются в бесконечные пересказы и размышления, вплетаются в твою собственную жизнь, обещают освобождение от страданий. Мимо не пройдешь, забыть не сможешь.
Известный триптих-автопортрет
Если перед утратившей вдохновение Рего ставили тарелку с апельсинами (потому что Матиссу это помогало), она не была способна их нарисовать. У апельсинов не было истории, говорить было не о чем, рисовать было нечего. Истории и сохранение историй важны не для всех людей. Мало кто придает значение сказанным словам, запоминает их. Обыватели не любят прямых дорог и открытых пространств, честной игры, воспоминаний. Это происходит от ужаса перед неодолимой реальностью. Но, убегая от истинных чувств, люди проводят всю свою жизнь среди лжи и предательства, сидят в искусственной миске с апельсинами. Вне истории.
Паула размышляет о социальных катастрофах, о рыбках, попавшихся в сеть патриархата, в лапы институционального насилия. О виктимизации, о внешности жертв, которую мы согласны видеть в зеркалах и в медиа. О тех, кто сопротивляется нашим ожиданиям и все равно гибнет. Мы оказываемся на месте виновника и/или наблюдателя за бьющимися в семейных ловушках бесправными существами. На застекольной стороне привилегированного насильника.
Образы кажутся недоступными без серьезного изучения христианской символики. Но сакральные игрушки у Рего – не для привилегированных. Людям, не знакомым с католическими метафорами, проще не обращать на них внимания.
Пастель Nostra Senyora dels Dolors – о страдалице, испытывающей невыносимые муки. Лицо ее искажено, грудь пронзают острые клинки. На коленях у женщины лежит мужское тело – кто-то пьяный, мертвый, невменяемый. И это, в общем-то, всё, что художница хотела сказать о женском предназначении в патриархальном мире, готовое определение абьюза: насильник лишает тебя возможности действия, заставляя решать чужие проблемы, обслуживать. Насильник уничтожает все твои ресурсы и жизненные силы. Ты в ловушке, из которой нельзя выбраться самостоятельно и без шрамов.
Объем персонажу добавляет стилистика dolorosa (прилагательное к имени Богоматери, страдающей из-за смерти сына) и pietà (привычная сцена оплакивания мертвого Христа, во время которой Иисус лежит у Марии на коленях), вершина резного кресла напоминает корону Богоматери, а платье отсылает к традиции наряжать статуи к праздникам. Но для понимания происходящего на картине подробностей о составе красок знать не нужно. Религия (патриархальность) из управляющей жизнью сверхидеи превращается в опорную ткань, переходит на уровень ссылок и технической информации – вроде сообщения о том, что рама у картины черная. Алфавит остался прежним, а значение букв изменилось.
Содранная кожа – атрибут, с которым изображают св. Варфоломея. В сюжете Excorxada Рего не стремится шокировать своего зрителя жестокостью процесса снятия кожи заживо или убедить в святости жертвы. Ей важно, кто и с кого снимает кожу. Это разговор о власти, о положении вещей, о женщинах, которые составляют класс угнетенных: абьюзер-мужчина снимает кожу с жертвы-женщины. Мы чувствуем степени душевной боли, ищем возможности духовного роста и ненасильственных отношений.
Картина “Священная корова” – распятие, распятая женщина, женщина-животное, отрезанная голова, еще две женщины в нелепых позах, равнодушное небо и окровавленная-огненная земля. Мир жертвы патриархата.
Антирелигиозное направление феминистского искусства развивается по всему миру. Испанские феминистки, которые разбирают стену католицизма со своей стороны, тоже деконструируют католические символы – правда, при этом рискуют попасть в тюрьму. Например, Rocío Ballesta, Antonia Ávalos и Olga López находятся под судом за оскорбление религиозных чувств Ассоциации христианских адвокатов из Вальядолиды за издевательство над догматом о святости и девственности Девы Марии при помощи огромной Св. Вагины, использования многочисленных элементов традиционных религиозных процессий, искаженных молитв, криков la virgen María también abortaría, hay que quemar la Conferencia Episcopal во время акции Santísimo coño insumiso 1 мая 2014 года в Севилье.
Паула рисует “Милосердие” – про безнадежность, царящую в доме престарелых. Потомки-гиганты – поколение дочерей – ухаживают за матерями, превратившимися в бесцветных карликов. Мир снова переворачивается, насилие переворачивается, злоупотребления встречаются со своими отражениями.
Картина “Ольга” – клубок детских воспоминаний и ужасов. Тело друга-мужчины и душа беженки времен Второй мировой войны, Ольги. Собирательный образ напоминает о немках, которых богатые португальские семьи нанимали в качестве горничных. Между ног горничной – голова воспитанницы, маленькой девочки. Поезд на заднем плане увозит евреев в Освенцим.
В описании картин часто говорится, что художница трансформирует истории, занимается деконструкцией детских сказок. Вероятнее, однако, что Рего делает археологические открытия, показывая истинную “Белоснежку”, “Питера Пэна”, “Матушку Гусыню”. Сказка “Красная Шапочка”, современный вариант которой так сильно критикуют за ролевые модели и жестокость, в прежние времена был кровавым компотом с изнасилованиями и частями женских тел.
Овеществление женщин, лишение их всяких прав, в том числе права распоряжаться собственным телом, вызывает резкое неприятие художницы, и она – одну за другой – создает работы-манифесты против антиабортной политики. Триада “униженная женщина – кровать – боль” переходит с одного рисунка на другой. Мы видим мертвые глаза матерей мертвых детей. Безысходные ситуации, в которых матери-фабрики для производства человеческого мяса находятся от рождения. Морзянка “рожай-рожай-рожай-умирай” внезапно дает сбой, смерть перескакивает с одного места на другое, живые машины отказываются работать, уничтожают потомство, сопротивляются, гибнут. На их лицах – злоба, ненависть, желание отомстить, ветер ярости. Тот, кто виноват, снова оказывается вне рамок, вне рамок картин. Казнь преступника, невозможная в жизни, так легко совершается в искусственном мире.
Инцест и изнасилование – темы ближайшего зала. Рядом – “Оратория” – огромный алтарь, в котором принадлежавшие матери художницы работы заменены историями рождения и гибели молодых женщин. Алтарный шкаф заставляет нас вспомнить про радужные призывы выйти из гендерной тьмы, coming out of the closet. В центре “Оратории” фигуры из школьного вертепа. На них репрессивная, унижающая человеческое достоинство одежда. На стенах шкафа изображены сцены издевательства над девочками, изнасилования, беспомощных родов в лунном свете, инфантицида. Жизненный путь состоит из ритуалов, от которых нельзя уклониться. Одна из женщин положила голову на грудь смерти и танцует с ней, это Mortis Saltatio.
Circumcisio – известный сюжет про обрезание Иисуса, который можно встретить у европейских художников, – Рего тоже переиначивает, превращает в протест против бесчеловечной практики: изображает девочку, извивающуюся в руках союзниц патриархата, палачей с зубастыми вагинами, Vagina dentata. Женское обрезание – актуальная проблема для Лондона, в котором проживает художница. Что уж говорить о менее развитых странах, где женская сексуальность подавляется всеми способами, где торжествует глупость и варварские обычаи возрождаются.
Обрезание и связанная с этим сексуально-репрессивная политика – феминистский повод поговорить о дискриминации мальчиков. Мужское обрезание по-прежнему воспринимается обывателями как норма. Однако любая калечащая операция на половых органах – тяжелейшее преступление против ребенка, сексуальное насилие. Можно проводить параллели с традициями рабовладельческого строя, когда рабов прежде всего кастрировали, с массовыми изнасилованиями женщин на войне, с коллективными изнасилованиями детей, вовлекаемых в проституцию. Обрезание – атрибут гендерного рабства, и религиозный аспект только отягощает преступление.
Детский 
Кто уводит нас c выставки? Безумные дети, сбившиеся с пути из-за голосов высших существ, управляющих миром. Средневековые солдатики “святого войска”, шедшие за пастушком Стефаном, погибли или были проданы в рабство. А куда исчезают дети теперь? Жертвы насилия взрослеют, занимают места своих мучителей. Цикл повторяется из поколения в поколение. У Паулы Рего детский крестовый поход наполняется феминистскими символами и конфликтами. Это надежды, которые не оправдаются, дорога, которая ни к чему не приведет, доспехи, которые никого никогда не защитят.
Аукционная стоимость работ Паулы Рего достигает 600 000 фунтов стерлингов. Музей Рего, Дом историй (Casa das Histórias Paula Rego), находится в португальском городе Кашкайш. Выставка в Барселоне продлится до 8 октября 2017 года.
Вторая выставка, которую я посмотрела в Ла Виррейна – от патагонского художника Гонзало Элвира. Он ищет новые способы рассказывать старые истории. Барселонская выставка – это жития аргентинского анархиста еврейского происхождения, родившегося на Украине Симона Радовицкого. О его жизни писали многие русскоязычные анархисты, так что я на сегодня заканчиваю делиться мыслями о выставках и вы можете совершенно самостоятельно – если не считать присмотра невидимого духа Гонзало Элвира – пройтись по выставке, подсчитать время, проведенное Симоном в тюрьме, изучить карты, по которым двигались колёса его судьбы.
