Аслан Эсмурзиев: без терпения и упорства ничего не добьешься
Иногда нашему брату журналисту, погрязшему в рутине повседневности, везет на интересного собеседника, но бывает это редко. Хотелось, чтобы таких ярких и самодостаточных людей у нас было больше, но путь к признанию тернист и не каждому по силам.
В последние пару десятилетий мы привыкли, что в Европу уезжают только беженцы, спасаясь от войны, но оказалось, что в Европе живут и работают наши земляки-ученые они там востребованы и уважаемы в научном обществе.
Аслан Эсмурзиев – доктор химических наук родился во времена «развитого социализма» в 1976 году в Назрани, его родители работали на заводе «Электроинструмент». Это была обыкновенная рабочая семья, жившая сначала в семейном общежитии, а затем переехавшая в квартиру неподалёку, в новую пятиэтажку. У четы Эсмурзиевых росло четыре сына. Аслан был вторым ребенком в семье. Дети учились в четвертой школе города Назрани. Можно представить себе, каково было родителям, работая на заводе, поднимать детей, но мальчики росли послушными, хорошо учились и с детства были приучены к самостоятельности, а это качество, простите за откровенность, порой дано даже не каждому взрослому.
– Родители с раннего детства приучили нас к распорядку. Придя со школы, мы знали, что надо выполнить все домашние задания, потому что отец с матерью, придя с работы, спросят нас и проверят, как мы сделали уроки. У нас не было страха перед ними, мы знали, что они работают ради нас, и это чувство уважения к ним у нас всегда – и тогда и сейчас – на первом месте. Став старше, мы понимаем, чем обязаны своим родителям, что мы в неоплатном долгу перед ними, а самое главное, у нас есть пример для правильного воспитания своих детей, если, конечно, понимать это. Одним словом, я хотел сказать, что всё, чего я в жизни достиг – это результат моего домашнего воспитания, и я благодарен за это моим родителям.
В 1994 году я поступил на химический факультет Кабардино-Балкарского госуниверситета, в 1999 году получил диплом.
– В каком направлении проходила твоя специализация?
– Я выбрал физическую химию, дипломная работа у меня была по этому направлению.
– Получив диплом, можно было вернуться домой и устроиться в республике…
– Я действительно, получив диплом, приехал домой и устроился на работу в химическую лабораторию, но вскоре поступил в аспирантуру в Нальчике. Причем при моем поступлении в аспирантуру был договор между КБГУ и московским институтом нефтехимического синтеза имени Александра Топчиева. Это был известный ученый-академик в области нефтехимического синтеза, основатель этого института. Руководителем лаборатории, куда хотел попасть я, был его сын Владимир Александрович Топчиев. Был один очень интересный, с научной точки зрения, проект, над которым я хотел работать. Я переехал в Москву. Мне дали место в общежитии. Про зарплату говорить даже неудобно – платили гроши, но все эти неурядицы блекли перед интересной научной работой и желанием эту работу выполнить. Конечно, аспирантам приходилось подрабатывать на стороне, я тоже подрабатывал.
– Сколько лет длилась эта работа и каковы были её результаты?
– Через три с половиной года я выполнил весь объем исследований и защитил кандидатскую диссертацию в этом институте в области химии высокомолекулярных соединений.
– Таким образом, Аслан Эсмурзиев в свои 27 лет стал ученым-химиком…
– Я проработал в этом институте еще полтора года. У меня проходили практику студенты-дипломники из нашего Ингушского государственного университета. Мне хотелось, чтобы они часть дипломной работы делали в Москве, но не вышло.
– Наверное, сказался старый стереотип, среди дипломников были девушки, которых родители не решались отпускать в Москву. Мы часто сталкиваемся с такими случаями, и приходится только сожалеть…
– Были и юноши-дипломники. Магомед Льянов стажировался у нас некоторое время, насколько я знаю, недавно защитил кандидатскую диссертацию, с чем я его поздравляю.
– Аслан, на какой должности ты продолжил работу в институте?
– Меня назначили на должность старшего научного сотрудника, но дивидендов особых эта должность не давала. Мне не за себя было обидно. Я подрабатывал сторожем, в пейджинговых компаниях работал. Потом мы с группой молодых ученых находили себе работу по специальности и могли заработать достаточно денег, чтобы не сторожить по ночам. В Москве есть некоторые коммерческие фирмы, занимающиеся органическим синтезом, и при наличии определённого опыта можно было работать и там над коммерческими проектами. К тому времени у меня была уже семья. Было желание вернуться домой, но реалии были таковы, что надо было жить Москве.
– Аслан, неужели в Ингушетии не было никаких перспектив?
– Я много общался с Захидат Хасановной Султыговой, и должен сказать, что она очень много сделала для развития ингушской научной школы. Она в свое время помогла мне, за что я ей благодарен.
– Перспективы дальнейшего роста подразумевают выезд за границу…
– Я понимал, что надо думать о будущем. Чтобы продолжить занятия наукой, надо было ехать в Европу или США. В 2006 году я поехал в Норвегию. Сначала на несколько месяцев, затем мне предложили стажировку в одном хорошем институте. К сожалению, в России проблематично заниматься наукой на высоком уровне. Надо иметь научные труды, опубликованные за рубежом. А для этого нужны результаты. Причем эти результаты должны быть достигнуты при использовании современных технологий, а это очень дорогое удовольствие. Ведь даже если у вас есть научные работы и отличные результаты, достигнутые методами и технологиями десятилетней давности, – вашей работе ходу не будет. Вам при этом говорят, что результаты у вас хорошие, но аналитические инструменты вы использовали старые, а надо использовать передовые методы и инструменты.
– А условия в Норвегии есть, чтобы работать по новым технологиям?
– Есть, причем, если в Москве мне надо было, чтобы это делал за меня кто-то другой, то в Норвегии я мог сам использовать новейшие инструменты и технику, необходимую для моей работы.
– Это, наверное, мечта любого ученого-исследователя…
– Конечно, многое зависит от условий и возможностей для исследований. Сначала, по приезде в Норвегию, я увидел инструментальное оснащение, которого у нас в Москве еще не было. В Европе научная база обновляется постоянно, и на это власти стран Евросоюза средств не жалеют.
– Всё понятно, а языковых проблем не было?
– Проблемы с языком были, хотя мой английский понимали многие. В Норвегии мне предложили выучить норвежский язык, и я занялся им.
– Норвежский язык относится к группе германских языков.
– Мне очень помогло то, что в школе я изучал немецкий язык. Норвежский я выучил быстро, и месяца через три уже говорил на нём. Знание норвежского языка было одним из условий моей дальнейшей работы. В Норвегии свои особенности: в нашем институте часто проводятся различные презентации, доклады, конференции. Каждый четверг и пятницу собираются научные группы. Язык общения – норвежский. Надо знать язык страны, в которой живешь. Это делает твою жизнь комфортнее и придаёт чувство оседлости, а говорить на английском – значит быть всегда в роли иностранца.
– Проблемы жизни и быта?..
– Проблем с жильём нет. Денег, которые нам платят, хватает для съема жилья, питания и на другие расходы. Моя супруга тоже вышла на работу.
После трех месяцев стажировки мне продлили стажировку еще. Я работал на двух проектах с очень хорошей международной группой ученых. Это общение помогло мне освоить в короткие сроки и язык и новые инструменты. Я многому научился за время стажировки и понимал, что могу выходить на работу и работать самостоятельно. Я стоял перед выбором: у меня была вакансия в Москве и я думал вернуться на свою работу, налаживать контакты с коллегами. Я говорил с руководителем нашей лаборатории в Москве Николаем Алексеевичем Сивовым, и он посоветовал мне остаться в Европе и поработать там еще пару лет. Встал выбор, при котором самым идеальным выходом было работать над докторской диссертацией. А если ты работаешь – тебе за это еще и деньги платят. В Норвегии условия немного разнятся с российскими. Ты – человек работающий, у тебя есть шанс выиграть в честной конкуренции научный проект, и понятие докторской диссертации в этом случае неактуально. Ты выиграл научный проект, под этот проект выделены деньги. Часть этих средств – твой гонорар. Если надо будет – можешь пригласить помощников. Все научные проекты носят прикладной характер, а это значит, что твоя научная разработка будет применена в индустрии и принесет пользу обществу. Средства в такие разработки вкладывают нефтяные и фармацевтические компании.
– Наверное, непросто было выиграть такой конкурс?
– Мой проект был частью большого проекта из области аналитической и фармацевтической химии. Я помню, еще до выезда в Норвегию, у меня была книга из подарочного набора. На оборотной странице этой книги был вид города Тронхейма, это научный центр Норвегии (как у нас Новосибирск). Население – 150 тысяч человек, из них 60 тысяч – студенты, 30 тысяч – профессорско-преподавательский состав, остальные – пенсионеры и дети. Идеальное место для учебы, хотя по европейским меркам университет Тронхейма один из самых молодых, ему немногим более ста лет. Зато здесь собрана одна из лучших учебных баз Европы, и было бы очень хорошо, если бы здесь учились студенты из Ингушетии. И еще один факт: университет, как у нас говорят, на самообеспечении, потому что средства от патентов за научные разработки позволяют университету, говоря нашим языком, идти в ногу со временем. В этом университете я преподавал и получил докторский проект. Получив научный проект, мы переехали в Тронхейм, и четыре года живем там. Я преподаю в этом университете.
– На норвежском или на английском?
– На обоих. Норвежцы, как правило, хорошо говорят на английском, и ты порой даже не замечаешь на каком говоришь. У студентов-иностранцев при сдаче экзаменов есть выбор – сдавать на норвежском или английском. Я уже привык. Возвращаясь к теме моего докторского проекта хотел бы отметить, что попал в хорошую научную группу. И проект был интересный. В первое время было тяжеловато – немного другая область науки, новые инструменты, но страха не было. Мы хорошо поработали.
– Аслан, студенты, обращаясь к тебе, говорят господин профессор?
– В Европе нет такого. Люди относятся проще друг к другу. На скамейке могут рядом сидеть и разговаривать ректор университета и садовник, и ты не отличишь ректора от рабочего. Такие отношения там в порядке вещей, и никто своим положением не кичится.
Контакты со студентами или более опытными педагогами настолько налажены, что не надо думать о том, чтобы кого-то просить. Звонишь и говоришь о своей проблеме и необходимости встречи, тебе отвечают конкретно, назначают дату и время нужной тебе встречи и всё. Не надо никаких взяток или подарков. Ученые в этой стране привыкли, что консультации – это часть их работы и всегда готовы помочь. Это удобно всем, а студентам в первую очередь.
– Аслан, каково миграционное законодательство Норвегии?
– Если ты жил и работал три года, платил налоги и не имеешь никаких замечаний, можешь получить вид на жительство…
– Аслан, кого ты еще знаешь в Норвегии из наших?
– Магомеда Сагова – ученого, физика-механика. Его разработки с успехом используются на нефтяных платформах. Есть писатель Мусса Мутаев – почетный гражданин города Тронхейма. Приятно, что дети беженцев поступили в норвежские университеты. В Тронхейме учатся восемь студентов, первокурсников. И это только начало. Хочу отметить, что в учебе без терпения и упорства ничего не добьешься.
– Нам остаётся только пожелать тебе успехов и поблагодарить за интересный рассказ.
– Спасибо вам и вашей газете. Я хочу сказать, где бы я ни находился, я всегда душой со своим народом и желаю Ингушетии только самого доброго и хорошего.
М. ХАНИЕВ